Рефераты. Коллекция рефератов


  Пример: Управление бизнесом
Я ищу:


Реферат: Глобализация социального порядка и перспективы государственности

На первый взгляд, исследование А. Румянцева касается проблем, далеких от российской действительности. Он и сам это признает, и основывая свои выводы и размышления на анализе зарубежной практики и преимущественно иностранных литературных источников, и прямо подчеркивая в заключении, что Россия пока не вовлечена в процесс глобализации и стоит перед выбором присоединиться к лагерю глобализаторов или глобализируемых либо следовать стратегии «просвещенного изоляционизма» (т. е. обеспечиваемого не административными мерами, а особым духовным развитием). Последняя альтернатива автору кажется предпочтительной. Мне - нет. Ибо упование на протяжении веков на особую духовность российского народа на деле всегда оборачивалось отнюдь не просвещенным, а грубо насильственным изоляционизмом и экономической отсталостью. Но речь не об этом. Чтобы самостоятельно и осмысленно выбрать стратегию поведения в постиндустриальном обществе необходимо (хотя и не достаточно) знать (предвидеть), что оно из себя представляет. Здесь работа А. Румянцева может оказаться хорошим подспорьем.

Особенности грядущего постиндустриального общества автор, по-моему, вполне обоснованно, увязывает с его информатизацией и глобализацией. Роль информации в нем существенно измениться (возрастет), а физические расстояния релятивируются, т. е. перестанут выступать значимым социальным фактором.

На феноменологическом уровне данные процессы фиксируются как «размывание» традиционных элементов государства - территории, населения и власти. Все они постепенно утрачивают свою качественную специфику, которая и делает их атрибутами государственности.

Территория как ареал естественного распространения человека в силу достаточной легкости реального, а особенно виртуального, преодоления больших расстояний перестает выполнять свою объединяюще-разъединяющую роль и уже не является одним из оснований социальной организации, постепенно идентифицируясь со всем земным шаром и доступным для освоения космическим пространством.

Вообще история взаимоотношений человечества с территорией довольно интересна. Поначалу она выступает как среда обитания соответствующего биологического вида, лишенная каких бы то ни было социальных функций; позднее - как основное средство производства, своего рода собственность располагающейся на ней и контролирующей ее социальной общности, в формировании которой территориальный момент является уже значимым, но еще далеко не главным; а затем становится неотъемлемым элементом, конституирующим государство, объединяющим людей и таким образом составляющим пространственные пределы и основу властвования [См., например: Еллинек Г. Общее учение о государстве. СПб., 1903. С. 256-264]. И вот сегодня территория опять постепенно становится не более чем естественной средой обитания (в публичном смысле) или объектом частной собственности.

Одновременно (во многом вследствие этого) теряют свои привычные очертания и другие элементы государства. Население (народ) - это уже не нация, реализовавшая свое право на самоопределение в рамках определенной территории (своей исторической родины), а просто люди, волею судьбы оказавшиеся в пределах тех или иных государственных границ (под юрисдикцией того или иного государства). Этнические (антропологические, языковые, религиозные, культурные и т. п.) и публично-правовые (гражданство) характеристики народа становятся все менее значимыми [См., например: Нерсесянц В. С. Общая теория права и государства. Учебник для вузов. М., 1999. С. 241-245; Деви У. Правовые инструменты интеграции: проблемы получения гражданства в ФРГ // Конституционное право: восточноевропейское обозрение. 2000. № (31). С. 33-39].

Государственная власть отчасти утрачивает свойства публичности и суверенности. Территория больше не является основным связующим звеном между человеком и властью. «Уходит» и другая составляющая публичности власти - ее «оторванность», отчужденность от человека и социума. Представительный характер власти, опосредование ее осуществления специальными лицами и структурами, действующими от имени и в интересах всего общества, перестает быть необходимым. Технически, отмечает А. Румянцев (>>), благодаря использованию Интернета, становится возможным возрождение непосредственной демократии, отказ от представительного правления и вплетение властно-управленческих функций в повседневную жизнедеятельность людей (как на догосударственной стадии развития человечества). Однако представительность - следствие не только разрастания социальной общности, в рамках которой становится затруднительным непосредственное межличностное общение, но и усложнения человеческой деятельности, порождающего необходимость ее специализации и институционализации. Последнюю причину публичности государственной власти информационное общество вряд ли устранит, скорее сделает более значимой.

Институционально-процессуальные гарантии надлежащего отправления публично-властных полномочий в условиях представительной системы, конечно, ничего не гарантируют, но кое от чего все же предохраняют. А что будет, когда в законотворчестве и текущем управлении станет участвовать каждая кухарка, пользующаяся Интернетом? Неслучайно, и сегодня обращение к референдуму для разрешения значимых и сложных (требующих специальных познаний) вопросов вызывает серьезные возражения. По сути мы тогда получаем лишь голосование в поддержку лица (партии), подготовившего тот или иной проект, т. е. легитимированное референдумом аппаратное решение. Представить себе осмысленное обсуждение и принятие, скажем, проекта конституции (не говоря уж о госбюджете) на интернет-конференции с участием большинства населения страны мне как-то трудно. Ну а потом, кто будет организовывать такие конференции, следить за соблюдением процедуры, готовить законопроекты и т. п. ? Так что от признака представительности (публичности) власть, похоже, пока не избавится. Сложнее обстоит дело с государственным суверенитетом.

А. Румянцев видит его умаление в тотальной приватизации инфраструктуры - предприятий связи, энергетики, транспорта и их переходе под контроль транснациональных корпораций (>>). Мне же представляется, что организация системы коммуникаций, поддерживающих целостность и гарантирующих жизнеобеспечение страны, - социальная функция государства, не связанная непосредственно с его суверенностью. Просто государство берет на себя производство и распределение благ (услуг), жизненноважных для функционирования общества, которые рыночная экономика не может поставлять с должной надежностью. Отказ государства от этих функций - свидетельство развитости гражданского общества, уже не нуждающегося в государственной опеке.

Однако государство одновременно утрачивает и монополию, напрямую обусловливающую его суверенитет, - на установление и силовое поддержание определенного социального порядка. Релятивация расстояний, устранившая территориальную разобщенность человечества, сделала мир взаимозависимым. То, что происходит в другом государстве, становится небезразлично уже не только по морально-этическим, но и по вполне прагматическим соображениям. Претензия западной идеологии естественных и неотчуждаемых прав человека на всеобщность и универсальность тоже носит вполне утилитарный характер, таким образом пытаются обеспечить правовую защищенность личности в любом месте Земли. Но гарантом права (или бесправия) всегда выступало государство, обладающее монополией на легальное применение насилия. Теперь мировое сообщество за ним такого права уже не признает. Неразбериха в международных отношениях последнего десятилетия, вызванная вмешательством международных организаций и отдельных стран во внутренние дела суверенных государств (Югославия, Руанда и т. п.) в целях обеспечения прав человека (обычно, правда, не приводившее к ожидаемому эффекту), - свидетельство постепенного отказа от прежних постулатов международного права и поисков нового миропорядка.

Отсюда на абстрактно теоретическом уровне глобализация может быть представлена как унификация социального порядка, т. е. отказ от множественности и уникальности национальных порядков и стремление обеспечить их соответствие (по меньшей мере, непротиворечие) некоему единому образцу. Причина этого в глобализации (в силу все той же релятивации физических расстояний) социальных проблем, решавшихся ранее в рамках государственности. Неоднократно проводимые автором исторические параллели с эпохой античности (>>; прим. 81), действительно, неслучайны. То тоже был период становления новой социальности (государственности), формирования более крупных социальных общностей, самоорганизующихся на иных чем прежде (не кровнородственных) основах.

А. Румянцев усматривает движущую силу глобализации в стремлении к неэквивалентному обмену (>>). Думается, стремление к неэквивалентности (прибыли) - побудительный мотив любого обмена. А гарантией хотя бы относительной эквивалентности (соразмерности) взаимных предоставлений и получений является свобода участия в таком обмене - свободный рынок, который вырабатывает механизм достижения эквивалентности (уравнивания, соразмерности) - фактическое соотношение общественного спроса и предложения на обмениваемые социальные блага. Необходимый элемент свободы отношений обмена, как верно подметил автор (>>), - свободное циркулирование (доступность и адекватность) информации о процессе обмена. Отсутствие достоверной информации на начальных этапах глобализации говорит о ее незавершенности.

Важно подчеркнуть, что никаких иных способов определения формальной эквивалентности кроме соотношения спроса и предложения нет. Все иное - попытки зафиксировать фактическую соразмерность - чревато произволом в выборе эталона уравнивания. Даже наиболее объективный и общепризнанный из таких фактических эквивалентов - затраты труда либо не поддается операционализации, либо становится формальным с сводится все к тому же соотношению спроса и предложения. Пример с обменом золотого песка на зеркальце на побережье Гвинейского залива, использованный А. Румянцевым (>>), наглядное тому подтверждение.

В связи с этим утверждение автора, что социальное благополучие стран-глобализаторов базируется на усиленной эксплуатации (заниженной стоимости рабочей силы) трудящихся глобализируемых стран (>>), является существенным упрощением проблемы. Во-первых, затраты на добычу фунта золотого песка на побережье Гвинейского залива (учитывая стоимость воспроизводства рабочей силы по существовавшим там стандартам) вряд ли больше чем на производство и доставку туда зеркальца из Европы. Во-вторых, уровень жизни в государствах-нефтяных скважинах (типа Брунея) не ниже чем в эксплуатирующей их Европе. В-третьих, высокие налоги на бензин в Европе, за счет чего финансируются пенсионные и другие социальные программы, представляют собой изъятия средств не у трудящихся стран третьего мира, а у граждан государств-глобализаторов. И, наконец, сама несопоставимость уровня жизни в разных регионах мира (безусловно, существующая) следствие глобализации (перехода на общемировой уровень) традиционных проблем рыночной экономики, а не просто неоколониальной политики стран-глобализаторов.

Свободный рынок, основываясь на принципе формального равенства, предполагающем абстрагирование от исходных фактических различий действующих на нем контрагентов, приводит в конечном счете к их усугублению - вопиющему социальному (фактическому) неравенству. Эта закономерность действует и на национальном, и на глобальном уровне, касается любых субъектов - и физических и юридических лиц, и крупных социальных общностей.

Постепенное стирание грани между внутренним и международным рынками (>>) - также проявление общей тенденции расширения сферы функционирования рынка, который вовлекает в оборот все новые ресурсы (в том числе информацию), разлагает и отбрасывает различные патриархальные связи и личные зависимости, ломает не только сословные и цеховые, но и национальные перегородки, разделяющие действующих на нем товаропроизводителей.

Однонаправленность процессов глобализации (с Запада) и обратный поток мигрантов - свидетельство все той же общерыночной закономерности - постепенного утверждения (уже во всемирном масштабе) наиболее эффективных форм производства и обмена. (Кстати, в связи с притоком эмигрантов называть европейские страны «тюрьмой азиатских и африканских народов» (>>, см. прим. 54), конечно, можно, не забывая о том, что европейские тюрьмы по уровню и свободы, и комфорта во многом превосходят советские санатории.)

Глобализация рынка глобализирует (переводит на иной уровень) и проблемы им порождаемые: стремление гарантировать свое господствующее положение на рынке не только экономическими, но и политическими (силовыми) средствами - колониальный раздел мира; осознание невозможности и не эффективности такого мироустройства - крушение колониальной системы; резкие межгосударственные различия в жизненных стандартах, угрожающие глобальной стабильности, - глобализация социальной политики. Все эти проблемы - неизбежное следствие глобализации рынка, своего рода ремейк знаменитого кризиса либерализма рубежа ХIХ-ХХ веков. Стремление избежать их, укрывшись за национальными границами, чревато теми же последствиями, что и отказ от рынка в национальном масштабе. Пример России здесь удивительно красноречив.

А. Румянцев подчеркивает относительную эффективность советской экономики, не вовлеченной в процесс глобализации, утверждая, что уровень жизни, достигнутый в бывшем СССР, вполне сопоставим со среднеразвитыми странами Южной Европы (>>). Даже если отвлечься от того, что он несколько преувеличивает (страны Южной Европы в отличии от СССР, по крайней мере, не знали такого территориального разрыва в материальном достатке между столицей и провинцией, крупными промышленными центрами и сельской глубинкой), показательно, на чем основано такое «благополучие». Автор указывает лишь на сравнительно равномерное распределение материальных благ (чуть ранее (>>) высказываясь более откровенно и точно - «равенство в нищете»). При этом как-то забывается, что общепринятые социальные стандарты предоставлялись за счет жесточайшей эксплуатации по сути рабского труда специфической категории граждан, выведенных за пределы официальной социальной структуры - так называемых «врагов народа», в которую со временем стали попадать не только «социально чуждые элементы» (выходцы из дворянства, духовенства, чиновничества, буржуазии, купечества, зажиточного крестьянства), но и вообще все «другие», выделявшиеся своей неординарностью из общей массы «трудящихся». При этом главным, определяющим фактором планомерного пополнения армии узников ГУЛАГа (по численности вполне сопоставимой со «свободным» населением страны), помимо поддержания атмосферы всеобщего страха, являлась потребность в дешевой (практически неоплачиваемой) рабочей силе. Кроме того существовала еще одна официальная социальная группа - колхозники, фактически государственные крепостные, жизненные стандарты которых обеспечивали лишь простое естественное воспроизводство рабочей силы. Ликвидация (существенное сокращение) лагерного производства и раскрепощение (выдача паспортов) крестьянства после смерти Сталина сразу вызвали обострение социальных проблем, снижение темпов экономического роста. Только огромные природные богатства страны (нещадно распродаваемые) еще какое-то время обеспечивали существование режима. Альтернатива глобализации не слишком привлекательная, да и уникальная, возможная, пожалуй, только в России, благодаря размерам ее территории (богатой природными ресурсами) и численности населения. Во всемирном масштабе проблемы, порожденные глобализацией, за счет изоляционизма (просвещенного или не очень) решить вряд ли удастся.

Схожесть проблем, возникающих на разных уровнях общности, подталкивает к использованию однажды уже опробованных средств их разрешения, формированию некой, если можно так выразиться, социальной глобальности - аналога социального государства во всемирном масштабе. Здесь важно избежать тех же опасностей, которые подстерегают социальное государство. А Румянцев очень точно экстраполирует их на глобальный уровень: «Нет никаких оснований предполагать, что создание «всемирного общества всеобщего благоденствия» не будет точно также означать (еще большее) перераспределение власти, как это уже произошло внутри отдельных государств, на этот раз от тех, «кому помогают», к тем, «кто помогает» (>>). Определенное ограничение свободы (несамостоятельность) народов, претендующих на международную помощь в развитии, неизбежно, но должно быть соразмерным (минимально необходимым) и обеспечивать действительное содействие их экономическому росту.

В целом, похоже, что возникающие глобальные проблемы мировое сообщество собирается решать на ценностных основах западной цивилизации, прежде всего исходя из необходимости гарантировать свободу. Подмеченная автором утилитаризация свободы («свобода нужна не сама по себе, а лишь постольку, поскольку она сопровождается возможностью потребления, и обеспечивает такую возможность» - >>), хочется надеяться, лишь аберрация сознания - западного, сформировавшегося в условиях прочного укоренения свободы «самой по себе», как самоценности, и постоталитарного, никогда не знавшего таковой. О сохранении доминирующего значения ценности свободы свидетельствует, в частности, формирование так называемых прав третьего поколения - своеобразной попытки юридизировать отношения между социальными общностями (формализовать на основе признания их равной свободы).

Однако загвоздка в том, что для защиты свободы и права самоорганизующееся гражданское общество, ощущающее себя единой нацией, конституирует государство. Какую институцию выработает мировое сообщество? Да и осознает ли оно себя единой общностью? Всплески национализма и сепаратизма едва ли не во всех полиэтнических государствах сопровождают все усиливающиеся процессы «размывания» нациообразующих признаков и не позволяют говорить о какой-то единой тенденции. Этничность представляется неким атавизмом кровнородственных связей, явлением крайне устойчивым, которое, вероятно, в том или ином виде сохранится и в постиндустриальном обществе (в условиях глобального порядка).

И все же основной вопрос, что будет с властью? В качестве прообраза грядущего мирового государства принято рассматривать Европейский Союз (>>). Однако он скорее наиболее наглядное проявление тенденции к федерализации современных государств, идущей не только за счет децентрализации государственной власти, но и через создание наднациональных квазифедеративных образований. Правда, тенденция эта имеет корни во все той же глобализации, которая требует одновременно укрупнения (для поддержания интегративных процессов) и разукрупнения (для сохранения культурной, религиозной, языковой и т. п. идентичности и ответственности власти) политической организации [См., например: Watts R. L. Comparing Federal Systems. Institute of Intergovernmental Relations. 1999. P. 4-6; Фадеева Т. М. Европейский федерализм: современные тенденции. М., 2000]. Дойдет ли до конца процесс федерализации, а значит и огосударствления Евросоюза? Будут ли у него последователи? Ограничится ли все региональными рамками или действительно возникнет «мировое правительство»? Приведут ли столь масштабные количественные изменения, согласуясь с законами диалектики, к новому качеству «глобальной государственности»? И каково оно будет?

Возможно, мы еще просто не дошли, по выражению В. С. Нерсесянца, до того «большого исторического поворота», за которым видно «неизвестное очередное будущее» [См.: Нерсесянц В. С. Национальная идея России во всемирно-историческом прогрессе равенства, свободы и справедливости. Манифест о цивилизме. М., 2000. С. 35], или пока не смогли разглядеть его очертания, пытаясь конструировать новое из материала прошлого и настоящего. В любом случае попытка А. Румянцева «всмотреться в даль» полезна и интересна.